Об освобождении Москвы от татарского «ярма», произошедшем во второй половине XV в., в той или иной степени упоминают все польские авторы интересующей нас эпохи, за исключением Гваньини. Своего рода отправной точкой для оценки данного события становится содержащийся в заключительной книге хроники Длугоша яркий художественный рассказ, позволяющий реконструировать представления о характере московско-татарских отношений польских политических и интеллектуальных элит конца XV в. Реляции этого автора, занимавшего видное положение при дворе Казимира IV, указывают на то, что знания по интересующему нас вопросу в упомянутую эпоху были отрывочными и неопределенными. К примеру, о времени установления зависимости Москвы от татар Длугош имеет весьма смутное представление, на что указывает его высказывание о «варварском ярме», угнетавшем всю Москву со времен Александра Витовта.

Стремясь проиллюстрировать унизительный характер подчинения московского князя татарскому «цесарю», польский историк, прибегая к многочисленным амплификациям, описывает постыдный ритуал приема татарских послов в Москве. Согласно Длугошу, московский монарх выходил пешим навстречу сидящему на коне послу татарского хана, со смирением подавал ему кружку кобыльего молока, а когда тот пил, слизывал капающие на лошадиную гриву капли; при оглашении указа татарского императора подстилал под ноги посла и его переводчика самую изысканную соболью шубу и был вынужден на коленях выслушивать содержавшиеся в нем приказы. О свержении татарского ига Иваном Длугош информирует кратко, оценивая это событие положительно, в связи с тем, что татары нередко принуждали подвластных им московских государей оказывать помощь в войнах против католиков.