Свидетельство Длугоша об этом походе, по мнению А. Семковича, являлось «ошибочным представлением» соответствующих фрагментов хроники Кадлубка, что, с нашей точки зрения, было сделано намеренно, поскольку давало возможность в очередной раз подтвердить приоритетное право Польши на галицкие земли.
Для усиления данного эффекта Длугош также стремится создать впечатление добровольности предполагаемой инкорпорации Галича, пересказывая свидетельство Кадлубка о том, что галицкая знать «с честью и поклоном» приняла польского князя Лешека Белого «как своего законного господина», умоляла его самостоятельно «распоряжаться и править в Галицком княжестве» и не передавать эту землю во власть других князей Руси. Тем самым Длугош заранее негативным образом настраивает читателя своего сочинения в отношении принятого в дальнейшем решения польского князя передать Галич «в лен» владимирскому князю Роману, который представлен как сын некогда отравленного галицкой знатью Мстислава.
Эта тенденция в освещении событий вокруг «галицкого наследства» становится понятна из-за метаморфозы, произошедшей с Романом — одной из наиболее знаковых фигур во всей истории польско-русских отношений — превратившимся из ближайшего союзника Польши в ее злейшего врага. Следовательно, образ этого князя чрезвычайно важен для концепции Длугоша. Изначально отношения Романа с польскими правящими элитами в хронике трактуются в традиционном «протекционистском» ключе.
Он представлен как подданный польской монархии и деятельный участник междоусобной войны между сторонниками малопольской и великопольской династий, разгоревшейся после смерти Казимира, кульминацией которой стала битва на р. Мозгаве. Длугош отмечает содействие Романа краковской группировке: именно оказанной помощью, по мнению историка, этот князь заслужил доверие «своего господина» польского князя, передавшего ему Галич в обмен на традиционную «клятву верности и послушания».
Свежие комментарии